Персональный сайт

Примите меня кающегося. Я все равно бы писал Вам, если бы Вы даже и не обратились первая ко мне. Я хорошо помню свои слезы в Адлере, когда пароход уносил в туманную даль мое счастье, и я оставался на берегу одиноким и покинутым скитальцем.

Ради этих слез и ради всего, что есть между нами хорошего, простите меня, моя добрая, моя светлая Вера. Ждите от меня полного доклада. А сейчас, право, грамматика не дает по- Сообщите свой петербургский адрес. Ваш всегда А. Л. P. S. Мой адрес тот же.

И куда же мне еще деваться? Москва, 8 ноября, 1913 Дорогая Вера! Было бы слишком просто и наивно просить у Вас извинения за долгое молчание.

Я знаю, что все это были бы только фразы, терпимые вообще, но не уместные здесь, где мне хочется говорить серьезно. За последние месяцы сделал много открытий о самом себе, и теперешняя моя жизнь так интенсивна, что новость даже для меня самого, несмотря на то, что я всегда был, так сказать, в движении и не помню себя без дела, без стремлений. Мне пришлось, например, живо почувствовать, что я люблю фразы, что у меня одним из тайных критериев оценки всего писанного, читанного, сказанного — и у писателей, а, самое главное, у себя самого — оказалась риторика, пышная, возвышенная риторика, откуда и идут все мои радости и все страдания. Но риторика эта, сама по себе она безвредна,— оказалась, как я теперь убедился, сросшейся со всей моей душой, лучше сказать, даже происшедшей из особого уклада моей души.

Дело в том, что занимаюсь ли я Платоном, даю ли пятак нищему, пишу ли кому-нибудь письмо (о дневниках я уже не говорю), любуюсь ли тургеневской Лизой, молюсь ли Богу,— всегда я вожусь с самим собой, всегда любуюсь самим собой, играюсь со своими переживаниями, как какой-нибудь франт смотрит в зеркало на свой новый сюртук и удивляется, как хорошо он на нем сидит.